Лингвострановедческий словарь «Россия».

Городок был маленький, в мирное время, услышав его название, наверное, переспрашивали и вспоминали: где это? Не то под Москвой, не то на Волге… Но сейчас, в начале декабря сорок первого года, его имя гремело, как музыка. Город, отбитый у немцев! К этому ещё не привыкли.

Его взяли после короткого ночного боя два полка 31-й стрелковой дивизии. Своим успехом они были обязаны главным образом соседям – прорвавшейся левее их километров на пятнадцать в глубину дальневосточной дивизии и танкистам Климовича.

Конечно, эти ребята с Дальнего Востока, вчера впервые вступившие в бой и с ходу на пятнадцать километров толкнувшие немцев, разом испытали такое счастье, которому позавидует всякий военный человек, а всё же до конца понять то, что испытал Климович, они не могли. Только тот, кто был унижен и оскорблён отступлениями и окружениями, только тот, кто, облив последними крохами бензина свой последний танк и оставив за собой щемящий душу прощальный чёрный столб дыма, повесив на шею автомат, неделями шёл через леса, вдоль дорог, по которым гремели на восток немецкие танки, – только тот мог до конца понять Климовича – понять всю меру жестокого наслаждения, испытанного им за эти полтора суток с той минуты, когда он вчера на рассвете прорвал оборону немцев и пошёл крушить их тылы, и до той минуты, когда по дороге сюда, в медсанбат, он пронёсся по городу, забитому брошенными машинами, засыпанному пущенными по ветру немецкими штабными бумагами.

Его память за время войны была обременена таким количеством страшных воспоминаний, что другому человеку, не пережившему всего, что он пережил, каждого из этих воспоминаний, наверно, хватило бы на целую жизнь. По правде говоря, некоторые из них даже у него вызывали содрогание; да и разве можно без содрогания вспоминать танкистские похороны, когда после боя надо вытаскивать из танка всё, что осталось там, внутри, а в каком виде всё это там, трудно сказать словами!.. А если танк годен, его потом там, внутри, моют и отскребают, прежде чем в него сядет новый экипаж, сядет и пойдет в бой…

Говорят, что такие вещи закаляют душу. Это, конечно, верно. Но, закаляя, они в то же время и ранят её. И живёт и воюет дальше человек с душой, одновременно закалённой и израненной. И это две стороны одной и той же медали, и, чтобы там ни говорили, никуда от этого не денешься. И даже такие воспоминания, как сегодняшнее утро и немцы, бегущие перед танком и поворачивающиеся на бегу, чтобы увидеть, близко ли за спиной смерть, – даже эти воспоминания не только закаляли, но и ранили душу. Потому что всё-таки где-то в памяти сидело это мгновенно возникшее перед танком и так же мгновенно исчезнувшее человеческое лицо с его безмолвным криком: «Не надо!.. Боюсь!..» Сидело в памяти, не уходило, тоже было частью того чувства победы, которым жил Климович. Иногда человеку кажется, что война не оставляет на нём неизгладимых следов, но если он действительно человек, то это ему только кажется…