Лингвострановедческий словарь «Россия».

Бои были непрерывные и кровопролитные; дивизию еще раз пополнили, уже после того пополнения, с которым пришёл Малинин. Правда, на этот раз пополнили скупо, чувствовалось, что недодали, приберегая на будущее.

Немцы по-прежнему имели успехи, и сегодня дивизия дралась спиной к Москве, ещё на двадцать километров восточной того рубежа, на котором застал её Малинин.

За это время она трижды отступала с занимаемых позиций. Два раза – выравнивая фронт с соседями и избегая окружения, а в третий раз потому, что один из её полков был почти целиком уничтожен, а два других не смогли удержаться. Лишь к утру следующего дня далеко в тылу, на запасных позициях, удалось тогда задержать немцев и положить их перед собой на землю собственным огнём и массированным ударом работавшей из глубины тяжелой артиллерии. На этих позициях, по переднему краю которых шёл сейчас Малинин, дивизия зацепилась и больше не отступала, хотя предыдущие трое суток прошли в жёстоких атаках.

Так обстояли дела на участке дивизии, а всё, вместе взятое, в масштабах всего подмосковного фронта было громадным затяжным оборонительным сражением, в котором, казалось, вот-вот должны были иссякнуть и силы наступающих, и силы обороняющихся, но ни те, ни другие всё не иссякали и не иссякали. Бои продолжались с прежним ожесточением и перевесом в пользу немцев, которым, однако, несмотря на перевес, с каждым днём и за каждый взятый километр приходилось платить всё дороже и дороже.

Малинин испытывал то же чувство, что и многие люди, сражавшиеся в те дни под Москвой. Немецкие танковые клинья уже не протыкали наш фронт, как нож масло, как это бывало летом и как это почти повторилось в первые дни прорыва под Вязьмой и Брянском. Сейчас люди постепенно обретали другое самочувствие – самочувствие пружины, которую со страшной силой жмут до отказа, но, как бы её ни давили, дойдя почти до упора, она всё равно сохраняет в себе способность распрямиться. Именно это чувство, и физическое и душевное, эту внутреннюю способность распрямиться и ударить испытывали люди, медленно и свирепо теснимые в те дни немцами с рубежа на рубеж, всё ближе и ближе к Москве.

Они сами напрягали все свои силы, они знали, что за ними Москва, этого им не нужно было объяснять. Но, кроме того, они чувствовали по приходившим в самые критические минуты пополнениям, по артиллерии, которой с каждым днём всё заметней прибывало на фронте, и по многим иным признакам, начиная с подарков и писем и кончая тоном газет, что вся страна позади них напряглась, чтобы не отдать Москву.

Если и был момент, когда Москва могла оказаться в руках у немцев, то этот момент остался уже позади. Победы под Москвой ещё не ждали, но в возможность поражения уже не верили. Казалось, география говорит за немцев: по нескольким шоссе они подошли к Москве ближе, чем на сто километров. Но та первоначальная арифметика войны, по которой танки, прорвав фронт, могли за сутки-двое пройти это расстояние, под Москвой уже не действовала. Танки могли прорвать фронт и то там, то тут прорывали его, но через три, пять, семь километров так или иначе их останавливали. А без той прежней, страшной арифметики одна география уже не могла сокрушать души.