Рассказ «Комбриг два» из сборника «Конармия»
Будённый в красных штанах с серебряным лампасом стоял у дерева. Только что убили комбрига два. На его место командарм назначил Колесникова.
Час тому назад Колесников был командиром полка. Неделю тому назад Колесников был командиром эскадрона.
Нового бригадного вызвали к Будённому. Командарм ждал его, стоя у дерева. Колесников приехал с Алмазовым, своим комиссаром.
– Жмёт нас гад, – сказал командарм с ослепительной своей усмешкой.
– Победим или подохнем. Иначе – никак. Понял?
– Понял, – ответил Колесников, выпучив глаза.
– А побежишь – расстреляю, – сказал командарм, улыбнулся и отвёл глаза в сторону начальника особого отдела.
– Слушаю, – сказал начальник особого отдела.
– Катись, Колесо! – бодро крикнул какой-то казак со стороны.
Будённый стремительно повернулся на каблуках и отдал честь новому комбригу. Тот растопырил у козырька пять красных юношеских пальцев, вспотел и ушёл по распаханной меже. Лошади ждали его в ста саженях. Он шёл, опустив голову, и с томительной медленностью перебирал кривыми, длинными ногами. Пылание заката разлилось над ним, малиновое и неправдоподобное, как надвигающаяся смерть. И вдруг на распростёршейся земле, на развороченной и жёлтой наготе полей мы увидели её одну – узкую спину Колесникова с болтающимися руками и упавшей головой в сером картузе.
Ординарец подвёл ему коня. Он вскочил в седло и поскакал к своей бригаде, не оборачиваясь.
Эскадроны ждали его у большой дороги, у Бродского шляха.
Стонущее «ура», разорванное ветром, доносилось до нас.
Наведя бинокль, я увидел комбрига, вертевшегося на лошади в столбах густой пыли.
– Колесников повёл бригаду, – сказал наблюдатель, сидевший над нашими головами на дереве.
– Есть, – ответил Будённый, закурил папиросу и закрыл глаза.
«Ура» смолкло. Канонада задохлась. Ненужная шрапнель лопнула над лесом. И мы услышали великое безмолвие рубки.
– Душевный малый, – сказал командарм, вставая. – Ищет чести. Надо полагать – вытянет. И, потребовав лошадей, Будённый уехал к месту боя. Штаб двинулся за ним.
Колесникова мне довелось увидеть в тот же вечер, через час после того, как поляки были уничтожены. Он ехал впереди своей бригады, один, на буланом жеребце и дремал. Правая рука его висела на перевязи. В десяти шагах от него конный казак вёз развёрнутое знамя. Головной эскадрон лениво запевал похабные куплеты. Бригада тянулась пыльная и бесконечная, как крестьянские возы на ярмарку. В хвосте пыхтели усталые оркестры.
В тот вечер в посадке Колесникова я увидел властительное равнодушие татарского хана и распознал выучку прославленного Книги, своевольного Павличенки, пленительного Савицкого.
1920