Рассказ «Спешное дело»
Это будет рассказ про нэпмана.
Которые пролетарии не хотят про это читать – пущай не читают. Мы не настаиваем! А только факт очень густой. И нельзя его обойти полным молчанием.
Произошло это в самые недавние дни.
Сидит, предположим, нэпман Егор Горбушкин на своей квартире. Утренний чай пьет. Масло, конечно, сыр, сахар горой насыпан. Чай земляничный.
Родственники так и жрут эти продукты без устали. Нэпман Горбушкин тоже, конечно, от родственников не отстаёт – шамает.
Под пищу, конечно, легкий разговор идёт. Дескать, пожрём сейчас и пойдём ларёк открывать. Надо, дескать торговлишкой оправдать чего сожрали.
Вдруг, конечно, звонок происходит. На лестнице.
Происходит звонок, и в квартиру входит обыкновенный человек и заявляет:
– Я – агент. Гепеу. Не бойтесь! Который тут нэпман Егор Горбушкин – пущай живо собирается и идёт со мной. Вот мандат и повестка.
Отчаянно побледнел тут нэпман Горбушкин. Начал читать повестку. Да, действительно велят немедленно явиться по уголовному делу.
Встал нэпман из-за стола. Отчаянно трясётся. Зубами ударяет.
– Только бы, – говорит, не высшая мера. Высшую меру я, действительно, с трудом переношу. Остальное как-нибудь с божьей помощью.
Горячо попрощался нэпман со своими родственниками, всплакнул о превратностях судьбы, взял в узелок немного несъеденных продуктов и папирос три коробки и под общий плач отбыл.
Отбыл и, конечно, не является. И уже три часа дня ударяет – нету нэпмана.
Тут плач и рыданье происходит в квартире. Родственники приезжают совещаться.
Жена, мадам Горбушкина, сквозь рыдание произносит:
– Дескать, по какому делу влип мой супруг – ещё пока неизвестно. Но одно ясно: какое-нибудь дело найдется. У каждого человека дела имеются, и каждый человек по краешку ходит. Но неужели же за это высшую меру могут сделать?
Брат нэпмана, Павел Горбушкин, говорит:
– На высшую меру я, – говорит, – не надеюсь. Но скорей всего в силу социального положения, как пить дать, конфискуют имущество. Это, – говорит, – уж прямо вот как верно. Предлагаю в виду этого ликвидировать имущество, а то, – говорит, – вдове жить будет нечем.
Начали, конечно, родственники в ударном порядке шкафы перетряхивать. Вытрусили разные костюмы и одежу в кучу, начали продавать. Разные жильцы и торговцы сошлись.
Тут же мебель запродали, пианино загнали за приличную сумму.
К вечеру, одним словом, продались. Начали даже квартиру сватать. Оставила вдова с братом себе только боковую комнату, а остальную площадь сосватали с подходящими въездными.
Вдруг в семь часов вечера нэпман Горбушкин является. Весёленький и слегка под хмельком.
– Фу,– говорит, – пропасть какая. Я – говорит,– думал, что высшая мера, а оно ничего похожего. Вызвали меня для одной справки. В роде как свидетелем. Я уж, – говорит, – дорогие родственнички, от превеликой радости в ресторации лишние полчаса просидел. Извиняюсь за тревожное волненье.
Тут, конечно, происходит немая сцена в проданной квартире.
Однако, нэпман Горбушкин ничуть даже не огорчился.
— Это, — говорит, — прямо даже очень великолепно, что запродались. Все мы по краешку ходим. А оно без имущества много спокойней и благородней.
После небольшого фокстрота родственники осторожно разошлись по домам.
1920-е гг.